Франсуа и Мальвази. II том - Анри Коломон

Ложась спать Ковалоччо еще подумал о том как неестественно звучал его картавящий голос. По-видимому сам французский не картавый и каждый должен на нем говорить в зависимости от звучания своего голоса, ведь много людей, которых ему доводилось видеть говорили совершенно по-разному… ему вспомнился эпизод из своей жизни во Франции, обыкновенный., ничем не примечательный: по улице ему навстречу прошли громко говорившие… Попадет ли он туда, ему очень захотелось отсюда выбраться…

На следующий день вечером, /начинавшимся все еще рано/, Капече Ковалоччо не оставалось ничего другого, как пойти узнать о том удачно ли прошел вояж его соратников на «Ореоле». Должен был удачно: сначало граф впустил аббата со служкой к арестантам, провести богослужение… как раз воскресенье! А уж после священнослужителя ни у кого рука не поднимется выгнать, христиане же ведь! Он очень на это надеялся, но идти узнавать на бриг побоялся, чтобы снова не встретится с полковником, а потому решил идти в гостиницу и там узнать. В любом случае ему нужно было идти туда и справляться там, чем тише и скрытнее, тем естественно лучше.

Только на пути к дому вспомнил, что там как раз наверняка и можно столкнуться с полковником Беккендорфом, он там живет, но это уже не свернуло его с пути. Как никак соседство с этим неудобным человеком тоже могло принести свою пользу.

Толстяк открыл дверь без промедлений так же моментально расплывшись в улыбке.

– Здравствуйте, сеньор Ковалоччо, мне о вас говорили, заходите пожалуйста, всегда рад.

Капече Ковалоччо видел в посвященности хозяина только лишь плохую сторону: «будет продавать, такие весельчаки всегда и продают».

– Послушайте-ка любезный, нет ли у вас откушать, только побыстрей.

– Обязательно будет, подождите четвертинку и вы такое попробуете! Ум-м, пальчики оближите, вы такого наверное еще никогда не пробовали, суп с сардинами…/ клиент не выразил ни малейшего восторга /, у меня постояльцы никогда в недовольстве не бывают, всегда платят знают за что…

Последнее из сказанного несколько поколебало постояльца в спокойствии и он засомневался:

– И сколько же у вас платят?

Платили много, чему толстячок и радовался, целый реал на день, и Ковалоччо не долго думая решил платить, рассчитывая в скором времени отчалить. не деньги были главным в его уме.

Он прошел вслед на кухню, располагавшуюся тут же слева от двери и там уже при вкуснейших парах из кастрюли, толстячок начал жаловаться на свое безденежье… от чего ему чуть не пришлось подаваться к евреям-ростовщикам. Ему бы всегда заняли, он видный человек в городе. Не так давно дочку удачно пристроил, но и все равно денег ужасно много ушло, зять до того крохобор оказался, ужас!…

– Правильно в народе говорят: дочку замуж выдаешь, хозяйство как после пожара, ничего же ведь дельного не осталось …женщина, она, ей что главное? Главное хозяйство иметь, и не так деньги за ней важны…

Выходя, на лестнице Капече Ковалоччо нос к носу столкнулся с полковником Беккендорфом! Еще бы несколько секунд и он бы вышел на улицу, но нет же нужно было выйти как раз в тот момент, чтобы сойтись! Полковник, как и Ковалоччо остановился, но в отличии от последнего не замер, а изобразил недовольную мину, с той же степенью едкости выговорил ему нечто неприятное, из чего он понял только то, что говорят по-английски и может быть ругаются плохими словами. В ответ лишь пожал плечами…

Уже наверху у себя Ковалоччо узнал от толстячка, что в соседях полковник будет у него недолго.

Пошли дни, главным образом ночи, но ничего существенного так и не произошло, разве что аббат Витербо со своим помощником Бертоном прочно утвердились на «Ореоле» на правах капелланов. Сей процесс протекал супротив воли и желаниям полковника Беккендорфа. Он захватил на корабле все в свои руки, но графом д’Олоном у лорда Уилтона было испрошено особое разрешение, кое было дано.

Не остался в долгу и Беккендорф; графу д’Олону пришлось заплатить за несоблюдение мундира, когда он, как таковой вообще на нем отсутствовал, в служебное время, явившись в тюрьму в дворянском костюме.

Прошла еще одна пара выходных ночей; граф д’Олон с нетерпением заступил на службу, прямиком направившись в карцер. Де Гассе спал, он никогда не вмешивался, предоставляя решать другу и посему д’Олон чуть ли не накинулся на шевалье д’Обюссона с требованием начинать. Отправка была на носу! Беккен более не собирался продлевать квартирную плату / сведения доставленные Ковалоччо/. Скоро должен был приехать назначенный капитан, вернуться с маневров у Сьюдаделы. Медлить уже было нельзя! План графа был предельно прост: дождаться ночи перебить оставшихся вахтенных, выпустить матросов, а самому пойти сходить за ними… Он даже мог это сделать сейчас и при чем они могли сразу пойти, переждать где-нибудь в парке или же лучше самим помочь делам на корабле…, но д’Обюссон не соглашался ни в какую, и всячески отказывался под разными предлогами. Говоря что ничего хорошего из этого не получится, обязательно сорвется, один только крик и все будет загублено, мало того, арестованными окажутся все и это в лучшем случае!.. Большие сомнения им строились и насчет дальнейшего пути.

И после той ночи граф вернулся на «Ореол» в ужаснейшем состоянии. Все приходило в упадок…/ аббат Витербо в своей комнате вел религиозные беседы с капелланом англичанином /, каждый чем-то занимался, Ковалоччо давно уже не было видно.

Сен-Жан д’Олон разочаровался. Вместо того чтобы ложиться спать он взялся за вино. Тяжелые, безысходные думы омрачали его чело, без того омраченное за последнее время. Результатом этих размышлений и как следствие было то, что он этим же утром сел на коня и ускакал из города.

Вернулся он поздновато, но не с пустыми руками и при следующей встрече с шевалье д’Обюссоном склонил его к действию, но не сразу. Пришлось взывать к помощи графа де Гассе.

– Шевийон! Да образумьте же его! Может быть завтра будет поздно… вернется капитан, а это значит плюс еще!…и десяток с ним. На капитана у меня рука не поднимется. Не сегодня-завтра: последний день; дальше пойдут мои отдыха…?

Чувствуя, что д’Олон настроен решительно и произведет все без его согласия, подумал что лучше бы тогда не только согласиться, но и настроить самого графа. И то, и другое нужно ему было как толчок; для чувства верности, как командиру собирающемуся вести своих солдат в рискованный маневр, получить на этот приказ.

Выражаясь одобрительно об акции подготовленной графом, Франсуа и самого охватило желание обрести свободу. Стены подземелья как никогда прежде давили на него, ему стало невыносимо от того, что он не решался…

Засидевшийся граф спохватился, заторопившись взять пустую бутылку и вышел из карцера.

Всю ночь он просидел в кресле у раскрытого жалюзи окна каморки. Только свежий прохладный воздух и спасал ее от прелого запаха двух топчанов вместе с еще какой-то ерундой, заполнявшей пространство комнаты… Светила луна и из окна были видны голые мачты и реи брига.

Глава XVII. Именины графа Д’Олона

С нетерпением дождавшись завершения служебного времени, граф д’Олон дошел до «Ореола» и спустился в свою «морскую квартиру», где его как обычно ждал стол с явствами поставляемыми из таверны. Но прежде чем усесться за тарелку он достал из бюро бумагу и чернила, собираясь писать. Но появился Баскет, и ему расхотелось. Он отослал Баскета за Ковалоччо и велел на словах ему передать чтобы тот немедленно явился к нему. И еще…/ остановил /. Нужно бы было все же написать. Велел заказать в таверне небольшой праздничный стол на двадцать персон… /вдруг заливисто расхохотался, представив себе идущую фигуру полковника Беккендорфа, который как обычно придет питаться, а ему не хватит…/ и нарочно нужно будет подсчитать сколько человек без него. И судовому повару сказать, чтобы ничего не готовил на это вечер. Кормит и поит он!.. по случаю своих именин.

Граф д’Олон любил утреннюю еду, когда он бывал наиболее голодным и усталым. А после, в сладостной истоме сонливости усталости и отдыха улечься в постель с тем, чтобы наверняка заснуть. Но не успел он встать из-за стола, как Баскет уже вернулся.

– Его нет нигде: ни там, ни там.

– Что значит нет нигде? Пропал? Не может так быть, что это Беккен что-нибудь с ним сделал?

– Я не думаю так. Консьерж видел месье Ковалоччо перед уходом. Он предупредил, чтобы на него сегодня не готовили.

Граф д’Олон стукнул себя ладонью по лбу от досады охватившей его от сего сообщения… Когда надо, его на целый день куда-то черт понес!.. Излишне говорить, что ушел д’Олон в свою опочивальню из силы шопотом ругаясь на чем свет стоит на этого Ковалоччо.

В полумраке деревянной каюты он заснул быстро, но отоспал явно не все, проснувшись… странные шумы по телу корабля и ржание… У него сердце екнуло. Приехал капитан!??